НАСЛЕДИЕ
НАСЛЕДИЕ
Творчество – это то, что помогает нам говорить образами. Это то, что раскрывает наши тайны, которые могут быть разгаданы только внимательными зрителями и слушателями. Для этого нужно смотреть сквозь смыслы, иногда блуждать между ними, приглядываться. Искать правду автора и свою.
И мы находим! Находим даже большее!
Современные авторы – часто неосознанно, но точно – находятся под воздействием магии слова, блуждающей среди художников от века к веку. Такая магия создает целые литературные направления и течения, формирует тропы и фигуры речи, стили, превращая все это в так называемые «фишки» конкретных писателей и поэтов. Они умело превращают богатство языка и литературу во что-то свое, во что-то уникальное.
Современные авторы – часто неосознанно, но точно – находятся под воздействием магии слова, блуждающей среди художников от века к веку. Такая магия создает целые литературные направления и течения, формирует тропы и фигуры речи, стили, превращая все это в так называемые «фишки» конкретных писателей и поэтов. Они умело превращают богатство языка и литературу во что-то свое, во что-то уникальное.
Поэтому мы и вдохновляемся авторами Золотого и Серебряного веков русской литературы, зарубежными писателями и поэтами: они рассказывают метко, смело, глубоко и пронзительно. Попадают в самую суть. И это безумно вдохновляет нас, читателей и молодых поэтов, создавать что-то свое, раскрываться.
АЛЕКСАНДР МИКИЕВ
студент 3-го курса
филологического факультета
студент 3-го курса
филологического факультета
РАССВЕТ
Пробил топор изнанку лет,
Пора всех удивить, рассвет,
Создай условия для мыслей,
Пока не стало углекислей.
Творец заждался, чует гниль,
Не сменишь настоящий стиль.
Ядро летит, а ты кричишь,
Тогда не требуй, раз сидишь!
В душе страдания, в мыслях нежность...
Декабрь – это неизбежность.
Настанет двадцать первый год,
Шаман покинет честный род,
Ошибки будет исправлять,
Чтобы могли его принять.
На амбразуру выйдет он,
Уклон, уклон – ещё уклон.
Пройдя стрельбу, пройдя огонь,
Язычник вновь получит бронь.
Запахнет чем-то новым в нем:
Бумагой, а не старым пнем.
Законы яств имеют склонность
Рождаться там, где есть покорность.
Забвение уйдет, насладится поэт,
Удачно описан его силуэт.
Вернуться в прежнее русло не трудно,
Достаточно с блеском увидеть закат,
Чтобы рассвет начинался не нудно,
Помни, зачем ты здесь, кандидат.
Пора всех удивить, рассвет,
Создай условия для мыслей,
Пока не стало углекислей.
Творец заждался, чует гниль,
Не сменишь настоящий стиль.
Ядро летит, а ты кричишь,
Тогда не требуй, раз сидишь!
В душе страдания, в мыслях нежность...
Декабрь – это неизбежность.
Настанет двадцать первый год,
Шаман покинет честный род,
Ошибки будет исправлять,
Чтобы могли его принять.
На амбразуру выйдет он,
Уклон, уклон – ещё уклон.
Пройдя стрельбу, пройдя огонь,
Язычник вновь получит бронь.
Запахнет чем-то новым в нем:
Бумагой, а не старым пнем.
Законы яств имеют склонность
Рождаться там, где есть покорность.
Забвение уйдет, насладится поэт,
Удачно описан его силуэт.
Вернуться в прежнее русло не трудно,
Достаточно с блеском увидеть закат,
Чтобы рассвет начинался не нудно,
Помни, зачем ты здесь, кандидат.
ЕВГЕНИЯ ГАВРИЛОВА
студентка 3-го курса
филологического факультета
студентка 3-го курса
филологического факультета
***
– Ожирение головного мозга пожаловало!
Я ушёл, пресытившись, сжалившись,
Над извилиной ведущей скорчившись,
Помолил, обещавшись, раскаялся.
И она доверилась, милостиво
Заработала,
искусительница!
И по новой ее изнуряя я,
Центрифугу свою тормозя,
Впредь в ладах с нею больше не числился,
Тогда и окончился я.
***
Все, что осмелюсь тебе возразить,
на устах своих скривишь –
– и ласковое насилие –
Пелена трудодней-волокит.
Исчерпаны оба, забава прошла,
Завершена демон-страция.
Реабилитация достигла конца,
Слышу их звучнЫ голоса.
<...>
И вновь у гранитной плиты
Твой лик меня веселит,
Твоё нелюбимое фото навек охраняет полы.
Чтоб тоска не объяла тебя,
Я посещаю, любя, боготворя,
– Ожирение головного мозга пожаловало!
Я ушёл, пресытившись, сжалившись,
Над извилиной ведущей скорчившись,
Помолил, обещавшись, раскаялся.
И она доверилась, милостиво
Заработала,
искусительница!
И по новой ее изнуряя я,
Центрифугу свою тормозя,
Впредь в ладах с нею больше не числился,
Тогда и окончился я.
***
Все, что осмелюсь тебе возразить,
на устах своих скривишь –
– и ласковое насилие –
Пелена трудодней-волокит.
Исчерпаны оба, забава прошла,
Завершена демон-страция.
Реабилитация достигла конца,
Слышу их звучнЫ голоса.
<...>
И вновь у гранитной плиты
Твой лик меня веселит,
Твоё нелюбимое фото навек охраняет полы.
Чтоб тоска не объяла тебя,
Я посещаю, любя, боготворя,
Благодаря!
ЯНА ЖИГАЛОВА
студентка 3-го курса
филологического факультета
студентка 3-го курса
филологического факультета
НЕБЫЛИЦЫ
И промелькнет зарница,
и уже
пушит осенняя лисица,
и ты читаешь Беранже,
сидя в платьице из ситца
средь осенних миражей.
Клен-императрица
поднимает свой фужер;
разодет как дьяволица –
божество божеств.
Солнца луч – то наши лица
суждено ему обжечь
и оставить золотиться
копотью блаженств.
Скачет бойко кобылица:
скоро красить гжель;
все и станет небылицей,
не вернется к нам уже.
О, СТРАСТНОСТЬ!
О, страстность!
И видел ясность, и видел красность,
наворовав дрожание ресниц,
как раз я с нею говорил;
и, стоило весенно расцвести,
как яростным лучом светил
я был распят.
Дрожание листа,
и в такт:
о, страстности, искристо радостней
мечта,
но скрыта – сомкнуты уста.
ЭТО УХОДИТ ЭПОХА
Он был… он был так превосходен:
переходил в восход и в полдень
с улыбкой из хрупкого света;
от щекотки дубовых веток
дрожал отражением в окнах;
и вот как нежнеет желанный лик,
так он обнимает, внимая
каждому слову в моём рассказе.
Я приходил, когда был ребёнком,
смеялся над солнечным бликом,
искрящимся тонко в моих глазах.
Я дышал сиренью и вишней,
что росли у него под боком,
и все, что я мог только слышать –
тихий шорох душистой тиши.
Я водил рукой по царапинам,
по шершавым и по неправильным,
по горбатым и выступающим;
по кривым, по глубоким впадинам.
А потом, через до-о-олгое время,
заглянув к нему наконец,
спросил было: «Как ты там, старина?»,
но увидел, как в этих скрябинах
прорастают
цветы.
И заревели деревья: «Не верю!
Не верю!». Ивы завыли: «Видели?»,
дубы загудели: «Что же наделали?»,
загрохотали, заскрежетали,
что это бездушные люди
все из жил выжали, выжегли,
контуром вышили.
Вишни, сирени тут завизжали:
«Как же посмели? Не знали, не знали…»
Все они сжались и задрожали.
Сжался и я, и с жалостью я
посмотрел наверх,
на прозрачные стёкла.
Стало мне страшно и холодно
оттого, что словно бы призраки,
эти пустые глаза
плакали ливня тусклыми каплями,
плакали, плакали, плакал и я
оттого, что здесь упокоились
мои детство и юность, душа
и вишнёвый щемящий запах.
Но теперь здесь всё перестроится,
и, когда-нибудь, не спеша,
я прогуляюсь до этого места,
снова расстроюсь, конечно,
но, снимая чёрную шляпу,
скажу, глубоко перед этим вздохнув:
«Вы посмотрите, что происходит:
старый лишь дом нас покидает,
но – нет! – это уходит эпоха;
и кажется нам,
что, отживши свой век,
уходит от нас – не дом –
а наш самый родной
человек.
и уже
пушит осенняя лисица,
и ты читаешь Беранже,
сидя в платьице из ситца
средь осенних миражей.
Клен-императрица
поднимает свой фужер;
разодет как дьяволица –
божество божеств.
Солнца луч – то наши лица
суждено ему обжечь
и оставить золотиться
копотью блаженств.
Скачет бойко кобылица:
скоро красить гжель;
все и станет небылицей,
не вернется к нам уже.
О, СТРАСТНОСТЬ!
О, страстность!
И видел ясность, и видел красность,
наворовав дрожание ресниц,
как раз я с нею говорил;
и, стоило весенно расцвести,
как яростным лучом светил
я был распят.
Дрожание листа,
и в такт:
о, страстности, искристо радостней
мечта,
но скрыта – сомкнуты уста.
ЭТО УХОДИТ ЭПОХА
Он был… он был так превосходен:
переходил в восход и в полдень
с улыбкой из хрупкого света;
от щекотки дубовых веток
дрожал отражением в окнах;
и вот как нежнеет желанный лик,
так он обнимает, внимая
каждому слову в моём рассказе.
Я приходил, когда был ребёнком,
смеялся над солнечным бликом,
искрящимся тонко в моих глазах.
Я дышал сиренью и вишней,
что росли у него под боком,
и все, что я мог только слышать –
тихий шорох душистой тиши.
Я водил рукой по царапинам,
по шершавым и по неправильным,
по горбатым и выступающим;
по кривым, по глубоким впадинам.
А потом, через до-о-олгое время,
заглянув к нему наконец,
спросил было: «Как ты там, старина?»,
но увидел, как в этих скрябинах
прорастают
цветы.
И заревели деревья: «Не верю!
Не верю!». Ивы завыли: «Видели?»,
дубы загудели: «Что же наделали?»,
загрохотали, заскрежетали,
что это бездушные люди
все из жил выжали, выжегли,
контуром вышили.
Вишни, сирени тут завизжали:
«Как же посмели? Не знали, не знали…»
Все они сжались и задрожали.
Сжался и я, и с жалостью я
посмотрел наверх,
на прозрачные стёкла.
Стало мне страшно и холодно
оттого, что словно бы призраки,
эти пустые глаза
плакали ливня тусклыми каплями,
плакали, плакали, плакал и я
оттого, что здесь упокоились
мои детство и юность, душа
и вишнёвый щемящий запах.
Но теперь здесь всё перестроится,
и, когда-нибудь, не спеша,
я прогуляюсь до этого места,
снова расстроюсь, конечно,
но, снимая чёрную шляпу,
скажу, глубоко перед этим вздохнув:
«Вы посмотрите, что происходит:
старый лишь дом нас покидает,
но – нет! – это уходит эпоха;
и кажется нам,
что, отживши свой век,
уходит от нас – не дом –
а наш самый родной
человек.
ЛИАНА ИБРАГИМОВА
студентка 2-го курса
филологического факультета
студентка 2-го курса
филологического факультета
КО ДНЮ ЕДИНСТВА
Я люблю тебя, Россия,
Дорогая наша Русь!
Ты природою красива –
В ней улыбка, в ней и грусть.
Ты сплотила все народы!
Ты для нас оплот и дом:
В праздник - водим хороводы
И о дружбе все поем.
Хлебосольна, терпелива,
Инновации размах.
А твоя непобедимость
У всех народов на устах.
НАШ ЗЕМЛЯК СЕРГЕЙ АКСАКОВ
Сказок много есть на свете –
Любят взрослые и дети.
Сказки мудрых чудаков,
Сказки наших земляков.
Я люблю тебя, Россия,
Дорогая наша Русь!
Ты природою красива –
В ней улыбка, в ней и грусть.
Ты сплотила все народы!
Ты для нас оплот и дом:
В праздник - водим хороводы
И о дружбе все поем.
Хлебосольна, терпелива,
Инновации размах.
А твоя непобедимость
У всех народов на устах.
НАШ ЗЕМЛЯК СЕРГЕЙ АКСАКОВ
Сказок много есть на свете –
Любят взрослые и дети.
Сказки мудрых чудаков,
Сказки наших земляков.
Наш земляк Сергей Аксаков –
Автор сказок разных всяких,
Но известной для всех дочек
Стала «Аленький цветочек».
****
Сказки в детстве для Серёжи
На колыбельные похожи.
Няня часто напевала –
Любовь к сказкам прививала.
Понял, повзрослев, Серёжа,
Сказки мир ему дороже:
Только в них, он убеждён,
Ворог будет побеждён.
АЛЕКСАНДРА АФАНАСЬЕВА
студентка 5-го курса
филологического факультета
студентка 5-го курса
филологического факультета
ОТРЫВОК ИЗ ПОЭМЫ «МЕЖДУ САДАМИ»
...Говорили, запутанно-странно,
Он придёт, обязательно, жди,
Через старого города фонтаны,
Через, как там у Симонова? Дожди.
Запятые гремят железными,
Колокольными первыми звонами.
Мне врачи говорили – болезная,
Значит, нужен кто-то здоровый.
В каждых парах – неважно каких,
Все счастливые несчастны по-своему –
Улыбаются, строят дома из пихт,
Не выходят вместе из комнаты,
А я хуже чем, может, ответите?
Одиночество сжало тисками!
Набатом: встретите, встретите, встретите!
Терплю и пальцы крестами...
***
Прости меня за мой каприз,
Лететь по ветру пташкой,
Я так устала от актрис
На всех твоих рубашках,
Любая знает, нет, не так,
Любая плачет громко:
Ты рассуждаешь, ветру знак
Даёшь ладонью, толку?
Там толку нет, как чувств границ,
Как у измены плашки,
Я так устала от актрис
На всех твоих рубашках.
Он придёт, обязательно, жди,
Через старого города фонтаны,
Через, как там у Симонова? Дожди.
Запятые гремят железными,
Колокольными первыми звонами.
Мне врачи говорили – болезная,
Значит, нужен кто-то здоровый.
В каждых парах – неважно каких,
Все счастливые несчастны по-своему –
Улыбаются, строят дома из пихт,
Не выходят вместе из комнаты,
А я хуже чем, может, ответите?
Одиночество сжало тисками!
Набатом: встретите, встретите, встретите!
Терплю и пальцы крестами...
***
Прости меня за мой каприз,
Лететь по ветру пташкой,
Я так устала от актрис
На всех твоих рубашках,
Любая знает, нет, не так,
Любая плачет громко:
Ты рассуждаешь, ветру знак
Даёшь ладонью, толку?
Там толку нет, как чувств границ,
Как у измены плашки,
Я так устала от актрис
На всех твоих рубашках.
ЕЛЕНА ГРУЗДЕВА
студентка 5-го курса
филологического факультета
студентка 5-го курса
филологического факультета
ДУРЁХА
Мне очень нравится, что ты так несуразна,
Лицо недоуменно перекошено,
Изгибы профиля своебразны,
На щеки корка хлеба перекрошена.
И говоришь ты как-то тихо-тихо,
Смущаясь наперёд за свое слово.
Засмеешься – и прикроешь мигом
Стихийную улыбочку багрово.
Ты любопытно машешь головой
В поисках дикой случайной мысли.
Вдохновившись, видишься босой,
Искренней, юродивой. Нависла
Ты решительно над целым миром,
Смотришь, распахнувшись для разгадки,
И думаешь: «Что с круглым сувениром
Мне делать нужно? Надоели прятки.
Хочется понять, а в чем дуреха,
Какой мне уродиться довелось,
Пригодиться может – неумеха –
Не нарушив Мировую ось?»
В глазах смотрящего таится красота,
Стеснительно и робко машет крыльями.
Гляжу я на тебя – святая простота,
Но что внутри тебя – оно всесильно.
Лицо недоуменно перекошено,
Изгибы профиля своебразны,
На щеки корка хлеба перекрошена.
И говоришь ты как-то тихо-тихо,
Смущаясь наперёд за свое слово.
Засмеешься – и прикроешь мигом
Стихийную улыбочку багрово.
Ты любопытно машешь головой
В поисках дикой случайной мысли.
Вдохновившись, видишься босой,
Искренней, юродивой. Нависла
Ты решительно над целым миром,
Смотришь, распахнувшись для разгадки,
И думаешь: «Что с круглым сувениром
Мне делать нужно? Надоели прятки.
Хочется понять, а в чем дуреха,
Какой мне уродиться довелось,
Пригодиться может – неумеха –
Не нарушив Мировую ось?»
В глазах смотрящего таится красота,
Стеснительно и робко машет крыльями.
Гляжу я на тебя – святая простота,
Но что внутри тебя – оно всесильно.
Редакторы рубрики:
Елена Груздева, Регина Шангареева,
выпускники КПП «Журналистика»,
студентки 5-го курса ФФ
Елена Груздева, Регина Шангареева,
выпускники КПП «Журналистика»,
студентки 5-го курса ФФ
